Снежинка...
Одна. Вторая. Третья...
С темно-свинцового неба тихо падают одна за одной. Большие, лапатые, как нарисованные, ложаться на землю, на асфальт, на мое лицо, запрокинутое вверх.
Вот так и на душе: тихо, спокойно, безветренно.
Мне нравиться снежная зима. Появляется какое-то чувство умиротворенности и легкого восторга. Когда вокруг все чистое, праздничное, нарядное, так и замираешь с широко открытыми глазами в ожидании чуда.
А вот снег ничего такого не чувствует, он падает себе потихоньку и падает. Стирая краски, подменяя собой небо, землю, деревья и все вокруг. Белой хрустящей простыней накрывает мир.
И уже непонятно куда ты смотришь на небо или на землю. Нет ни лево, ни право, верха ни низа. И самого мира уже нет. Есть только белизна и звуки...
Мерный перестук сердец, спокойное дыхание на плече и сонное ворчание малышей. Даже ветер утих прислушиваясь к их посапыванию. Я люблю такие тихие вечера, когда вся природа укрывшись снежным одеялом по самую шею, ворочается, укладывается по удобнее, зевает и засыпает до самой весны. И вместе с ней засыпает время, события и даже эмоции. Нет ни суеты, ни переживаний. Тишина. И я лежу в этой тишине и любуюсь Милли. Боже, какая она красивая. Ангел. Тихонько, почти не шевелясь, убираю локон, упавший ей на ресницы. В глубине души поднимается волна любви и умиления и заполняет меня полностью.
А снег все идет и идет. В тишине, как из другой реальности поскрипывает снег под ногами Оуэна. Тоже неспиться. Хороший мужик, спокойный, уверенный, хотя может и вспылить. И соседи его уважают - во всей округе никто не умеет делать такие подковы, как он, а уж гнуть их голыми руками тем более не под силу ни кому.
Каждому своё: кто-то строит дома, кто-то кует железо, а я пасу овец...
И был вечер, и была ночь, и было утро...
Серое, неизбежное и очень ветреное, словно шепчущее: "укройся потеплее и спи". Стоило на секунду закрыть глаза и уже утро. В унылом завывании ветра звук шагов. Молча одними глазами: пора? Пора! Тихо, почти беззвучно встаю. Только бы малыши не проснулись. Оглядываюсь назад и взгляд замирает на Милли. Всего на секунду, но отвернуться нет сил...
На улице уже собрались соседи. Здесь только мужчины. Угрюмые, суровые и молчаливые. Пару приветственных кивков и вверх по улице и по дороге нас становится все больше и больше. На окраине стоят Дуглы. Все двадцать. Даже Хромого Деда взяли. А вчера их папашка назвал эту затею хагишем.Дуглы. Неожиданные, необходимые и недовольные. Хотя в сумерках лиц не разобрать. До восхода еще 2 часа и этого времени становится все меньше. И все как один, устроив по-удобнее мечи, секиры и кто на что гаразд переходят на бег.
Впереди Оуэн и я. Да, именно Оуэн, у остальных не хватило духу сказать то, о чем думали все. Нелюди. Они рядом. Еще позавчера, пройдя Ди, как ручеек, устремились в горы. Тяжелой поступью по долинам, склонам и холмам, оставляя за собой горы трупов и сожженные поселения. Их следы, как язвы на земле. И если их не остановим мы их уже не остановит никто.
только мы и горы.
И ветер, отчаявшись нас остановить, утих. По узким овечьи тропам, спина в спину размеренной трусцой миля за милей. Легко, если рожден в Грампианских горах. А по пути с соседних троп нас становится больше. И кажется будто рядом в сумерках плывут прозрачные силуэты. Духи предков. И они здесь.
А вот и ущелье. Там внизу старая торговая дорога, занятая... Стоп. Это точно они? Оуэн ты ничего не перепутал? Они такие же, как ты? Но сурово сведены скулы. Значит и люди бывают монстрами.
Ожидание хуже смерти, но мы ждем... И словно откликнув шись на просьбы, едва заметная на фоне бледно сереющего неба, с другого края ущелья взлетает стрела...
Первыми пошли... камни. Закрыт и вход, и выход из ущелья, а камни цепляя друг друга несутся вниз. Вы когда нибудь видели камнепад? И не дай вам бог увидеть! Один за одним камни катятся, ударяются, подпрыгивают и набирая скорость ровняют с землей все на своем пути: лошадей, шатры, людей и угли костров...
500 на 5000. Это мало или много? Этого достаточно, если 500 готовы к своему поражению, а 5000 не готовы к своей победе. И камни нас уровняют. Говорят, что дома и стены помогают. Не знаю как стены, а горы точно!
И пошел снег... Крупный и густой, как мука сквозь сито.
И пошли стрелы... Гуще снега, лихие, точные и чувствительные. Быстрая смерть. Выпущенные на волю стрелками, залегшими здесь со вчера, летели они словно демоны возмездия, не зная промаха.
И пошли воины... Побежали. Понеслись. С обеих склонов, сходясь к средине вчерашние лесорубы, охотники, кузнецы и пастухи, с утробными криками, с лицами каменных идолов, перекошенных яростью.
И пошли волынки... Отражаясь от скал, усиленные во стократ эхом, застонали, заплакали, завыли, подпевая барабанам. Так вот зачем здесь Хромой Дед. Что творит, чертяка! Душу вынимает!
И пошел отсчет... Нет здесь места ни хитрости, ни доблести, ни отваге. От сюда никто не вернется. И каждый должен забрать с собой минимум десятерых. Нужно только считать.
Алые багряные брызги, сливаясь в струи и спекаясь становятся вишневыми, потом цвета бордо и красят снег. Мир становится бело-красно-коричневым. Гулким шумящим и хаотичным. И не разлечить в этом гуле ни отдельных звуков, ни голосов. Только звон в ушах. И рот полон пены.
А я рыжей молнией мечусь в толпе. Уворачиваясь от бешеных испуганных копыт и ног пахнущих молоком; сбивая и и кусая пахнущие дымом.
ОУЕН ГДЕ ТЫ? Слева стон, справа хрип и свист. А вот и он. И троица, отжимающая его к камню. Достать я могу только среднего. Прыжок на камень и с него, пролетая кожаный шлем Оуэна, рвусь к горлу. Сложно ли перегрызть кадык? Для собаки легко, а для чистокровного шелки и подавно. Откуда я это знаю? Наверное это инстинкт. Он то и замедлил меня в полёте.
Звуки как стук рыбы подо льдом - глухо и протяжно. Снег завис в воздухе. А люди вокруг двигаются плавно и медленно, как в воде. Все замерло. Так вот ты какое мгновение!
Включайтесь! Барабаны громче! Клац! Зубы смыкаются на артерии, в пасть врывается горячая, пенная и солоноватая струя. Первый. Еще двое лежат под камнем. Второй и третий. И сколько их было потом я не помню. Десять, пятнадцать, двадцать? Все рано эту цифра нужно делить на двоих.
Помню только всадника. Высокий, широкоплечий, весь в броне - не достать ни стрелой, ни мечем. Но я знаю, я до него доберусь. С короткого разбега, ускоряясь изо всех сил, прыгаю на согнутую спину Оуэна - вот что значит работа в паре - и пружиня, лечу к лошади. Не дотяну, не достану. Горло всадника заковано в сталь, как и голова и торс. Удар головой в железную грудь и всадник, на миг замерев, удивленно и несуразно взмахивая руками валится на спину.
Я так и не понял, как рядом оказался Оуэн, почему там, где только что было забрало, взорвался алый фонтан и зачем так жжет в груди. Лишь звон в ушах и круги перед глазами. Все расплывается, теряет очертания и темнеет.
А потом вспышка.
А-А-А-А-А-А-А - крик боли, так и не вырвавшись наружу стынет в горле. Взмах рукой и сигарета больше не обжигает пальцы. Рукой? Пальцы? Пальцы!
Я оглядываюсь по сторонам знакомая улица, знакомый двор.
И идет снег.
Что это было? Накатившая фантазия или игры памяти? Не важно. Важно другое - я помню эти глаза. Глаза цвета зимнего неба.
- Здравствуй, Милли...
